Программные продукты и системы

В целом всегда было понятно, что чем сильнее новая идея, тем труднее предсказать ее судьбу во всех подробностях. Вся проблема в оценке жизнеспособности новых мыслей, то и дело появляющихся у человечества. Например, хотя и выяснилось, что опасения насчет власти роботов были несколько наивными, однако также подтвердилось и то, что они в определенном смысле небезосновательны. Оказалось, что естественный разум людей довольно податливо ассимилируется в систему искусственного интеллекта. То есть практически противостоять человеку, отстаивая свои интересы, на данном этапе будут не роботы, а компьютерные фирмы, то есть не автоматические, а сначала автоматизированные (человеко-машинные) системы. Для того, чтобы убедиться в реальности этой тенденции, достаточно вспомнить некоторые из относительно недавних предсказаний.

Выступая в 1993 году с лекцией на московской выставке COMTEC, Питер Нортон ориентировал простодушных россиян следующим образом. На ближайшие (с момента выступления) десять лет компьютеризации всей страны основным компьютером массового пользования надо было считать PC на базе 286-го процессора. Другие процессоры, начиная с 386-го и выше, нужны только профессионалам.

Было бы несерьезным, наверное, иронизировать тут насчет того, каким образом потребности всех пользователей в мире давно уже превзошли способности профессионалов. Если даже столь краткосрочное историческое провидение мэтра оказалось сделанным “с точностью до наоборот”, то правильнее задуматься, что бы это все значило. Например:

1)  это была ошибка (досадное недоразумение);

2)  это была умышленная дезинформация (из рыночных соображений);

3)  нечто иное (не промах и не замысел).

Что можно сказать об ошибке? Если оценивать такую возможность, исходя из профессиональных качеств автора, его известных практических результатов, то ошибку в данном случае надо полагать маловероятной. Программный продукт П. Нортона Norton Commander можно назвать инструментом весьма стройным и продуманным с определенной точки зрения. Если основоположники кибернетических наук способны были прозревать полуфантастические перспективы и возможности, то вряд ли такой практический специалист, впервые превративший ЭВМ из “груды железа” в общедоступный инструмент, мог оказаться слеп в оценке всего лишь технических тенденций.

Вариант умышленной дезинформации можно было бы попытаться объяснить, например, как возмездие за пиратское копирование того же Norton Commander или как вполне расчетливый шаг, направленный на то, чтобы сбыть запасы 286-х компьютеров (обреченность которых на западном рынке была, предположим, очевидна докладчику). Хотя такой вариант и можно легко объяснить, однако в форме публичной провокации это было бы слишком одиозной выходкой для человека с мировым именем.

Наиболее интересные следствия мы получим из третьего (парадоксального на первый взгляд) предположения о том, что П. Нортон говорил, что думал, и при этом думал он тоже совершенно правильно. “Правильный” (естественный) путь развития компьютерных систем всегда сводился к тому, чтобы программное обеспечение буквально обеспечивало реализацию возможностей процессоров, составляя из универсального набора машинных команд различные нужные функции. Однако возобладавший вариант развития этих систем явно представляет собой заведомо противоположную техническую политику, в соответствии с которой, напротив, пригодность процессора ставится в зависимость от программных продуктов и программных систем. При таком замысле, который впору приписывать уже не П. Нортону, а, скорее, Б. Гейтсу, у монополистических фирм открывается перспектива для гораздо более масштабной финансовой стратегии. В пользу этой версии объяснения происходящих сейчас компьютерных метаморфоз говорит уже целый ряд характерных фактов и технических особенностей. Показательны в этом смысле вопросы, связанные с быстродействием и принципом модульности.

Быстродействие является, как известно, важнейшим параметром. Понятным образом оно определяет реальные возможности системы, так как команды выполняются последовательно, и рост быстродействия процессоров с 286-й модели по 586-ю воспринимается как причина или необходимое условие прогресса. При этом широкая общественность не различает, во-первых, собственно быстродействие процессора (а точнее, быстродействие арифметико-логического устройства – АЛУ) от быстродействия памяти, интерфейсов, различных внешних устройств. Во-вторых, для массового потребителя еще более неразличимо ускорение “идеологическое” (принципиальные схемы) и “технологическое” ускорение элементов, позволяющее просто повысить тактовую частоту процессора.

Разумеется, профессиональные ухищрения должны быть достаточно безразличны пользователю. Понятно и то, что при создании сложной системы принципиальные (исходные) идеи могут практически раствориться в массе чисто конструктивных решений, сделаться невидимыми в несметном числе элементарных соображений здравого смысла или особенностей дизайна. Поэтому надо напомнить, что давнишняя мечта о резком ускорении процессоров подразумевала ускорение вычислений (арифметических команд) и что основной смысл перехода от 286-го процессора к последующей модели виделся в ускорении АЛУ.

Скорость арифметических операций (особенно операций с плавающей запятой) в действительности интересовала всегда только “профессионалов” или тех пользователей, которым компьютер нужен для проведения достаточно сложных расчетов (собственно вычислений). Данное недоразумение, вообще говоря, относится к эволюции исходных представлений о нашем предмете. Изначально ЭВМ воспринималась инструментом мыслителя. Вопросами повышения быстродействия АЛУ (отождествлявшегося поэтому с быстродействием ЭВМ) серьезно занимался еще Джон фон Нейман. Схемотехникам хорошо известно, какие большие схемные усложнения нужны для того, чтобы ускорить АЛУ. Таким образом, быстродействующий процессор (процессор с многоразрядным параллельным АЛУ) мог стать массовым промышленным изделием лишь на уровне микронной технологии (достижение последнего примерно и совпало с периодом создания 386-го процессора). Но к этому же времени прояснилась и конъюнктура рынка. То есть, с одной стороны, долгожданный прогресс вычислительного быстродействия превращался в реальность, а с другой – становилось ясно, насколько небольшим (и главное, слишком стабильным) является число потребителей именно вычислительной мощности компьютера. Гораздо большей (бурно растущей!) была и остается совершенно другая категория пользователей – людей, узнавших и оценивших компьютер за открывшиеся им возможности совершенно другого рода. Чтобы сбывать Pentium этим покупателям, пришлось разработать и распространить специально продуманные программные системы, которые не сказать, чтобы как-то использовали быстродействие новых процессоров, а скорее, поглощали его.

Такой переход от computerscience к computerbusiness требовал, кроме всего прочего, чтобы программное обеспечение (по-английски software – буквально: мягкое обеспечение) стало системой, закрытой для пользователя достаточно жестко.

Закрытие открытой компьютерной технологии требует вполне определенного извращения важнейшего принципа построения сложных технических систем, известного как модульность. Давая возможность идти от простого с сложному, принцип модульности позволяет последовательно “накапливать” сложность создаваемой системы. В компьютерных же технологиях, где любые функциональные модули строятся из однотипных (повторяющихся) элементов, этот принцип дает совершенно особенный (лавинообразный) эффект прогресса сложности системы. Без использования этого принципа на всех уровнях иерархии как аппаратного, так и программного обеспечения компьютер вообще не мог бы стать сегодняшней реальностью. Однако к изготовителю (автору) системы этот принцип предъявляет определенные (и порой явно непосильные для человека) моральные требования.

Каждый законченный модуль (схема, устройство, аппаратный блок, программа, подпрограмма и пр.), представляя определенную хорошо отлаженную функцию, может быть весьма сложным по своему внутреннему устройству и сколь угодно трудоемким. Одновременно он должен быть заведомо прост для использования и включения его в систему совместно с другими модулями. Очевидно, что иначе и нельзя представить себе создание достаточно сложной системы, для работы над которой требуются серьезные усилия различных специалистов. Можно даже сказать, что и весь научно-технический прогресс оказывается возможен благодаря тому же обстоятельству: профессиональные трудности и ухищрения добросовестные авторы умело скрывают за относительно более общедоступной формой выдаваемых результатов.

В общем смысле модульность – это довольно-таки универсальная научная парадигма, обеспечившая человечеству накопление конструктивного знания путем разбиения его на обозримые информационные блоки. Но очевидным и необходимым условием прогресса науки и техники до сих пор было практически безвозмездное распространение такой хорошо структурированной информации. Понятно, что этот принцип всегда находился в категорическом противоречии с законами об авторских правах.

Появление же знаковых систем, способных приводить в действие не только человеческие умы (что делали тексты естественного языка – тексты книг и статей), но и оживлять процессоры (это делают теперь тексты программ), появление текстовых модулей, столь же нематериальных, как отдельные мысли, но еще проще тиражируемых и распространяемых – все это не могло не обострить противоречия между мыслями и замыслами (противоречия науки и бизнеса). И разработчики программных систем имели возможность решить это противоречие по своему усмотрению – в пользу закона о своих правах, а не в пользу пользователей.

Таким образом, давнишний риторический вопрос о том, сколько стоит мысль, решен теперь вполне практически. Но для этого пришлось преодолеть именно принцип модульности: нынешние усовершенствованные программные системы делаются уже совершенно закрытыми для пользователя – пользоваться можно, а воспользоваться нельзя.

Теперь даже для того, чтобы просто удалить ненужную программу (не зависимую от других программ, действующих в системе Windows) требуется специальная программа с характерным названием Uninstaller. Необходимость предусматривать подобного рода “сервис”, возможно, и доставляет разработчикам некоторые дополнительные хлопоты, однако абсолютная власть монополиста над потребителем, видимо, того стоит.

По сути дела, разработчик программного обеспечения решает теперь, что вообще будет делать с компьютером его пользователь. И эта власть достигнута благодаря элементарной возможности сделать одни функции видимыми, а другие нет. Пользователю дано видеть, например, множество заботливых надписей, помогающих в процессе работы или инсталляции выбрать нужные действия. В то же время невидимыми являются очень многие функции, которые могут оказаться не только вредными, но и опасными. Поскольку система теперь закрыта, это могут быть любые выдумки не только производителя, но и сетевых хакеров, изобретателей вирусов и т.п. Например, известные “жучки” для невидимой передачи куда-то через Internet содержимого системного диска компьютера могут быть реализованы теперь и программно.

От желающих как-нибудь злоупотребить чудесами информатизации уже настолько “нет отбоя”, что пользователь компьютера неумолимо превращается в заложника. Теперь ему не только надо успевать защищать свою информацию [1], но и самому защищаться от чисто материальных вымогательств, скажем, за эксплуатацию телефонных проводов (попыткам МГТС присоединиться к компьютерному вымогательству уже посвящена Web-страница [2]).

Конечно, такое большое количество различных людей вокруг одной идеи, свидетельствует о том, что идея эта достаточно сильная. Резко проснувшийся интерес общества к изобретению (которое только что было настолько далеким от жизни, что напоминало бред) всегда бывает связан с обнаружившимися возможностями использовать данное изобретение в сомнительных целях. Злоупотребление идеей – это высшая форма ее общественного признания. Другое дело, что эта же форма оказывается тем самым и последней фазой жизненного цикла идеи (или, по крайней мере, того исходного смысла, который закладывался автором).

Конкретные детали неизбежного спада и распада в области сложившихся компьютерных технологий надо полагать теперь уже несущественными. Тем более, что, накопив изрядный резерв замороженных изобретений, монополисты могут еще какое-то время создавать впечатление неуклонного прогресса чисто технологическими методами (новые типы запоминающих устройств, микроминиатюризация БИС, повышение тактовой частоты, улучшение качества визуализации, устройств ввода/вывода и пр.). Однако не следует путать принципиальные идеи (в которых заметного прогресса уже нет) с технологическими продвижениями, где прогресс всегда физически ограничивается.

Довольно легко объясняется, в частности, физический предел в направлении микроминиатюризации интегральных схем. Достаточно сказать, например, что при длине канала полевого транзистора 0,25 мкм на этом промежутке укладывается порядка 450 периодов кремниевой кристаллической решетки. То есть при переходе к нынешней субмикронной технологии, как говорят специалисты, “счет начинает идти на атомы”, и резервы уменьшения размеров полупроводниковых элементов оказываются вплотную приближенными к своему физическому пределу.

Не надо знать конкретных секретов производства, чтобы аналогичным образом оценивать предельные возможности и других привлекаемых технологий.

А между тем, кибернетические идеи, на которых действительно зиждется компьютер, на самом деле не зависят от технологии. Суть компьютера – его логическая структура, принцип действия которой никак не связан с физической природой элементов. Единственное принципиальное требование к логическому элементу – возможность что-то включать и выключать. При такой категорической произвольности вопросы компьютерных технологий – это вопросы удобства. И ничего нет удивительного, что далее вопросы удобства, свободы выбора плавно переводятся в плоскость жизненного комфорта.

В этом смысле современные высокие технологии вообще достаточно органично слились с обществом.

Для нового массового потребителя, принимающего компьютер за очередное изделие, подробности внутреннего устройства справедливо разумеются делом изготовителя. Но в качестве рабочего инструмента компьютер, ставший этакой “вещью в себе”, теряет свое важнейшее свойство – быть инструментом именно умственной деятельности.

Изготовителю компьютерных систем совершенно незачем отказываться ни от технического рационализма вообще, ни от коллекции хорошо проверенных функциональных модулей в частности. Поэтому все новые и новые системы могут практически непрерывно комбинироваться из ограниченного набора структурных заготовок. Но сколько бы еще “усовершенствованных” Windows’ов ни было выброшено на рынок, уже ясно, что для пользователя они будут все более и более “аккуратно” закрыты.

Очевидно, что искусственный разум – это не единственная красивая идея, подавленная монетаризмом. Его победная поступь затаптывает в людях немало и других стоящих мыслей. Однако кибернетические идеи были переведены в иную плоскость, когда они перестали уже быть лишь чьим-то замыслом. Они были извращены и по существу своему погублены только тогда, когда стали понятны уже и людям, лишенным воображения.

В принципе сам по себе этот факт можно считать и победой новой науки – информатики. В связи с победившими идеями нередко говорят о том, что “победить”, то есть внедриться в сознание современного потребительского общества, идея и не может иначе, как редуцировавшись до очевидных рыночных реалий. И все же в данном случае очень тревожит отсутствие верхнего элитного слоя понимания сути.

Наличие смысловой иерархии всегда бывает необходимо для “устойчивого развития”, для выживания идеи вне зависимости от тех тупиковых ситуаций, которые являются неизбежными следствиями неизбежных социальных профанаций. Ины-ми словами, требуется, чтобы и в этой области теплились некие некоммерческие проекты, которые позволяли бы всегда вернуться к исходным принципиальным позициям, хранящим живой смысл.

Но в данном случае одним компьютерным монополиям практически противостоят лишь другие монополии. Как известно, неприсоединившимися к IBM PC-стандарту остались, во-первых, Япония, а также некоторые достаточно самостоятельные фирмы (в особенности Apple), не так жестко ориентированные на массового потребителя. То есть единственным отрадным фактором остается наличие в современном компьютерном мире альтернативной технологической базы как возможности резервирования и реанимации процесса в ближайшем будущем. Особого внимания при этом может заслуживать восточный менталитет как менее подверженный искушениям сиюминутных выгод и более расположенный к тому целостному мировосприятию, которое как раз и требуется для системного мышления.

Несмотря на все реальные достижения современных информационных технологий, попытки целостного осмысления сути происходящего возвращают нас к такому же недоумению, какое общество испытывало еще при самом рождении кибернетики.

Что же касается настоящего, то прежние споры об искусственном разуме разрешились сегодня совершенно парадоксальным образом. Хотя и сбылись самые фантастические предсказания, но правы оказались все-таки не кибернетики, а гуманитарии: перехитрить “естественный разум” пока никому не удалось.

Список литературы

1. Куракин А.Л. Прогнозирование эффективности систем хранения информации //Программные продукты и системы, 1998. - №2.

2. http://www.relis.ru/MEDIA/news/rm/texts/0097/1211/01gorian.html.